Много шума из чего-нибудь это тоже жанр. И называется он "мюзикл в кино".
В Карениной не пели… а жаль.
В начале все происходящее на экране (и то что, и то как) неимоверно радует глаз, продакшн не дает расслабиться по всем фронтам, производственные мощности головокружат и уносят в прямом и переносном смысле слова. Возможностей у бюджета развернуться на площадке было хоть отбавляй. И режиссер с оператором-постановщиком (Шимус МакГарви, конечно, молодец, с одинаковой легкостью снимает во всех мирах) и художником-постановщиком не сдерживали себя ни в чем. Актеры утопают в визуальном и монтажном буйстве как по кадру, так и внутри него, счастливо резвясь вместе со зрителем в беззаботном скольжении по замерзшей глади завязки сюжета. Чувствуется, всем было интересно, все горели, всем хотелось попробовать абсолютно все.
Попробовали.
Получилось отлично.
А потом неминуемо наступил Толстой, с бесконечным повторением психологических колдобин, однотипными интерьерами, перестуком колес и неизбежным требованием « остановиться, понять и начать играть, убирая все лишнее». И тут, на самом деле, наступил тот единственный момент, который, по большому счету, интересовал с самого начала именно меня:
Tom Stoppard vs. Leo Tolstoy.
Учитывая, что я многолетний фанат первого, чего не могу сказать про свои взаимоотношения с последним, очень хотелось надеяться на профессиональное чудо. Хотелось увидеть, как Стоппард не только справится с очередным «русским кирпичом» (что он уже проделывал и более чем успешно), но как он сумеет примирить театральность в киношной форме с требованиями классической лит драмы, которая, становясь в центр событий, неминуемо все тормозит, формируясь наслоением повторений и отражений одной и той же ситуации в чувствах минимум трех, а в Карениной - целого общества двух крупнейших городов Империи, между которыми зажата история.
И по большому счету было все равно как технически это будет проделано. Мне почему-то очень хотелось, чтобы как в любимой Аркадии, простая реплика про отшельника, которому нельзя доверять, если он читает газету. Реплика, после которой волшебный тумблер в голове (по сумме накопления устойчивого хах эффекта) органично переключает в ощущениях весь сюжет с комедии в настоящую трагедию, не теряя ни внешней формы, ни внутреннего напряжения. Ты знаешь, что история уже рассказана до конца, просто ты еще об этом не знаешь.
Ты обречен испытывать интерес первооткрывателя к тому, что уже открыто кем-то до тебя. И тебя это нисколько не смущает, а еще больше завораживает.
Волшебство, одним словом.
Проще говоря, было по-ученически интересно увидеть, как это сделает мастер.
Не сделал.
Не увидела.
А если таков и был план, то мне его не хватило как рядовому зрителю наедине с этой историей.
Но имеет право, он классик. Может быть, он просто устал (как и я, в свое время, читая роман) от бесконечной суеты вокруг одного единственного события, которое было тем сильнее выпячено, чем активнее Толстой пытался в параллель выписать альтернативы в образе Китти и Левина, Долли и Облонского.
Жаль, что и кастинг-директора, и господа актеры не пожелали хоть чуток это смягчить. И нет особенного желания разбираться в какой степени и кто за это отвечает. В конечном счете… только этого и жаль.
Ну а мистер Райт… Чтобы снимать подуставшего Стоппарда и сохранить взятый с самого начала уровень жанра, нужно иметь страсть к карнавалу минимум двух Лурманов, Райт же резко растерялся, сник и сделал самое человеческое, что только можно придумать – вернулся к тому, что знает. И снял две трети фильма как бесконечное возвращение в Искупление.
И это, наверное, неплохо, если бы с самого начала это было Искупление, но ведь начиналось то все как Каренина, пусть и в версии Theatre Live.
И после просмотра не оставляло меня ощущение, что все бы могло оказаться куда интереснее, если бы вдруг во время первого интимного свидания вместо охов и вздохов Аарон Джонсон вдруг запел: My gift is my song, and this one for YOU!
Наверное… тогда я бы ему поверила)))