так, у меня почему-то отрубились тэги... ну да фиг с ними.



Tellequelle вот ссылки, которыми ты интересовалась. Интервью с Полом относительно Догвилля довольно много, но содержательных только 4. Два из них переводить не стала, потому как в общем-то там одно и тоже, но прочесть можно:



http://www.paulbettany.net/articles/press.php?p=village

http://www.paulbettany.net/articles/press.php?p=vogue2



А вот эти два может заинтересуют и кого-то еще. Некоторые пассажи переводила и душила зависть в перемешку с ностальгией, все же съемки это - наркота покруче кокса и герыча. если траванулся по самые гланды, то слезть нет уже никакой возможности. тянет и ноет так, что хоть подвывай в унисон. когда уже мои проекты войдут в съемочный, хоть бы наезжала к ним на площадку по выходным... етить... а вы говорите... эхххххххххххххх



1. http://www.paulbettany.net/articles....php?p=esquire2



Помню, когда впервые услышала о фон Триере и посмотрела его кино, а потом к нам приезжали его ассистенты и рассказывали о его методах, показывали фильмы с площадок, говорили о манифесте Догма -95 (Томас Винтерберг и Серен Крейг-Якобсен) читали книги и так далее, я впервые поняла, что он мне безумно близок, не смотря на всю бредятину его окружающую, и что лучше мне не становится режиссером, потому что я бы обращалась с актерами еще круче, полностью разделяя методы Ларса. Актеры могу говорить после работы с ним все что угодно, как это делают многие, но стоит ему только поманить пальцем и они бросят все свои миллионы и миллиарды и будут работать за так, потому что понимают, что только здесь начинается настоящая работа, которая реально покажет, на что они в действительности способны в своей профессии, могут ли не просто вывернуться наизнанку, но и походить так месяцок, другой, третий…

уважаю Пола, после таких съемок он смог написать такие слова.



Эсквайр. (Великобритания) Март 2004



"Кидман, порно и сумасшедший режиссер".

Пол Беттани



читать дальше

Пол Беттани – одна из самых успешных звезд Голливуда британского происхождения, учитывая его высоко оцененные роли в «Прекрасном разуме», «Хозяине море» и релизе этого месяца - «Догвилле». Для Эсквайра он рассказывает о своем недавнем опыте работы с самым эксцентричным человеком современного кинематографа, датским автором –Ларсом фон Триером. У тандема сложились бурные отношения – с одной стороны фон Триер заявил, что актерское поведение противоречило Женевской конвенции. Беттани же находил в этом странную терапевтическую сторону: «Я чувствую так, словно очистился».



Впервые я встретил Ларса фон Триера, когда тот забирал меня из аэропорта на трейлере. Мы ехали через Швецию, шел снег и мы остановились, чтобы заправиться. Он произнес с присущим ему сдавленным датским акцентом:

«Пол, как на счет порно»?

Я переспросил: «Что»?

Он сказал: «Не хотел бы ты какую-нибудь порнографию»?

«Нет, но себе бери, Ларс» - сказал я. «Все ок».

И тогда Ларс продолжил сметать всю верхнюю полку с порнографией – груду, в несколько дюймов высотой. Он расплатился, мы вернулись в трейлер и продолжили свое путешествие. Мы прибыли в мой отель и разговорились о его новом фильме - Догвилле, над которым мы должны были начать работать. Спустя 2 часа, в дверь постучали и Николь Кидман, которая исполняет роль Грейс, вошла. Я - паренек из Харлсдена и тут вот рядом Николь Кидман, понятно, что я немного нервничал.

Ларс сказал: «О, привет, Николь, это Пол. Пол, это – Николь. Поговорите тут друг с другом, потому что мне нужно позвонить. Николь! Взгляни на огромную груду порнографии Пола»!

Так Ларс и вышел, а я, превратившись в 13-летнего, запротестовал: «Это не моя порнография! Это не моя порнография!» В итоге, мне удалось убедить ее, что это, в самом деле, не мое порно, и мы говорили о фильме, когда я услышал шум за окном. Я подошел и выглянул. Шел снег, а за окном был Ларс фон Триер, свешивающийся с пожарной лестницы и слушающий нашу беседу.

И я продолжил: «Ты в порядке, Ларс?»

«Да. Нет. Здесь очень холодно».

«Да, идет снег. Ты не хочешь зайти внутрь?»

И он ответил: «Да».

Так начался мой опыт под названием «Догвилль». После, все становилось лишь страннее.

Ларс фон Триер чудесное, завораживающее человеческое существо. Он, возможно, даже гений и я уверен в том, что он сам вам об этом скажет. Он мизантроп, который в то же самое время является любителем людей. Он по-настоящему загадочный характер и он сохраняет это, не смотря на постоянные разговоры о себе – удивительный трюк, я полагаю. Он страдает от некоего подобия синдрома Туретта (речевой и двигательный тик, сопровождающийся гиперактивностью, навязчивыми идеями, эмоциональной фрустрацией и так далее – прим мое.), при котором если, он чувствует, что ограничивая себя, он уже не является художником, и, как следствие, он будет говорить о вас то, что не обязательно будет его мнением, а просто пришло в его голову на секунду. Вы должны предполагать, что он любит и ненавидит вас в одно и то же время. И вы всегда должны помнить одну вещь: каким бы жестоким он ни был, он всегда самый жестокий по отношению к самому себе.

Я думаю, Ларс создал несколько по-настоящему великих фильмов современности. Некоторые его картины я не люблю, некоторые - обожаю. Я думаю, «Рассекая волны» - гениальное творение и я смеялся до слез над Идиотами, потому что думал, это был самый оторванный фильм из когда-либо мною виденных. И я ненавидел фильм о слепоте Танцующая во тьме. Он не сильно заинтересован в том, что вы думаете по поводу его фильмов; я не думаю, чтобы про это вообще заходил разговор. Я знаю, что он ненавидит каждый фильм, который я когда – либо сделал.

Был и ряд других причин сделать «Догвилль»: Стеллан Скарсгард, Лорен Бэколл, Бен Газзара и Николь Кидман – но важнее всех все же был Стеллан Скарсгард. Мы подружились со Стелланом во время работы над британским фильмом Kiss Kiss (Bang Bang) и он работал с Ларсом в «Рассекая волны». Он повторял мне: «Пол, ты должен приехать. Он потрясающий. С ним весело. Он фантастический в работе с актерами. Он просто великолепен. Все съемки –один большой праздник».

После недели работы на съемках я пришел к Стеллану и сказал: «Какого хрена ты нес? Один большой праздник и все такое?» И он ответил: «Ой, старик, извини. Я врал. Я просто не мог думать о работе над фильмом без твоего участия».

Весь проект «Догвилль» в каком-то смысле, действительно, неправдоподобный. Он целиком снимался на открытой сцене в Швеции, где не было никаких стен – поуличный план целого города Догвилль в местности Роккиз нарисован мелом на черном полу. Вы должны имитировать поворот дверной ручки, а звуковой эффект будет записан и наложен потом. Таким образом, если у меня была сцена с Николь Кидман в одном конце сцены, то вы будете видеть Лорен Бэколл и Бена Газзара в другом конце сцены, убирающихся или делающих что-то еще. И они могли быть вынуждены делать это на протяжении 8 часов в одном куске. Ларс снимает на видео и это две большие разницы по сравнению со съемками на кинопленку, где есть определенный ритм работы, связанный со сменой пленочных катушек и перезарядкой камеры. С Ларсом, если он снимал на протяжении 11 часов в день, у него получалось 11 часов отснятого материала. Все были постоянно включены в работу.

Ларс прохаживался по декорации как маленький Муссолини. Из-за того, что он все снимал сам, на спине он носил приспособление, напоминающее корсет с лесами, на которые подвешивал осветительные приборы, микрофоны и камеру. Его сложно описать физически. Он маленький парень, который выглядит как взбешенный хомяк. Он натягивает трусы так высоко, что они вылезают из под брюк, и заправляет рубашку в штаны. Не знаю, был ли такой наряд специфическим для этой работы, но он определенно был таковым. Он выглядел намного более добродушным, чем он есть на самом деле.

Во время съемок, вы никогда не имели ни малейшего представления о том, что думает Ларс по поводу того, что вы делаете. Он просто рявкал вам эти сумасшедшие указания. « Пол! Дай мне на 500 процентов меньше!» Никто не знал, что он имел в виду; все предполагали, что он имел в виду «тише». Еще одно любимое было: «Пол! Почему ты пытаешься погубить мой фильм?» Он говорил это каждому, но думаю мне чаще, чем кому – либо. Когда он закипал, его голос становился пронзительным и жутко встревоженным. Он – датский Вуди Ален напополам с повелительницей (dominatrix – это определение женщины, которая в мазохистских игрищах принимает на себя роль госпожи – прим мое. Если кто-то знает русский эквивалент – поделитесь. Я такого не встречала). Однажды он сказал: «Пол, ты ужасный актер. Ты станешь хорошим актером в тот момент, когда ты понизишь планку своих ожиданий». Я подумал, что это было гениально.

О Ларсе нужно понят одну вещь, он уверен, что все фильмы, которые он снял – комедии. По окончании, у меня искренне не нашлось определения тому, что мы делали. Ларс не позволял вам репетировать и разговаривать с другими актерами по поводу того, что вы можете или не можете делать. Он ужасен в роли человека, с которым разговариваешь о фильме, потому что он не заинтересован в твоем понимании того, что он делает. Он хочет, чтобы ты наслаждался этим как ребенок. Однажды на площадке я совершенно не знал, как сыграть сцену и, вместо того, чтобы объяснить мне это, он сказал: «Нам не нужно разговаривать. Просто произнеси реплики, а я поснимаю тут вокруг. Мне сходит это с рук годами». Если Ларс чувствовал, что день прошел удачно, он был чудовищно подавлен. Он был убежден, что делает плохую работу.

Однажды, испробовав подобный стиль работы, что я и сделал при помощи Стеллана Скарсгарда, чрезмерное количество водки покажется всего лишь цветочками. Мы были в местечке под названием «Шляпа Тролля» в Швеции – самом скучном месте на земле, в котором я когда - либо бывал. Я бывал в довольно скучных местах в свое время, но это реально меня довело. Когда я снимаюсь, я предпочитаю не сидеть в отеле, потому что чаще всего тебе становится одиноко, ты напиваешься и заводишь знакомства с тем, с кем, возможно, этого делать не стоило бы. Но Ларс настаивал на этом. Если бы он мог так исхитриться, он бы положил всех спать в одной общей спальне так, чтобы иметь возможность слышать все, что каждый из нас говорит. Он хочет контролировать все.

Поэтому мы были чрезвычайно пьяны в этом отеле, снимая этот фильм, и он решил, что моя комната должна быть следующей после его. Это означало что в каждый момент в течении всей ночи моя голова была в 10 футах от его. Я знаю это, потому что проверял шагами. И я не мог отодвинуться чуть дальше от него. Я знаю это, потому что попытался перетащить кровать, оказавшуюся прикрученной к полу. Он в вашей голове весь день; вы не желаете его там ночью.

Однажды ночью раздался звук моего дверного звонка.

«Кто там»? – я спросил.

«Да, Пол, это Ларс».

«Ага, я знаю. Сейчас гребанные 4 часа утра, Ларс. Чего ты хочешь»?

" Просто подойди и открой дверь»

Я пошел и открыл дверь. Я смущенно завернулся в одеяло, а там стоял Ларс, из одежды на котором быль лишь мобильник. Я спросил довольно глупо: «Что ты хочешь»?

И он сказал: «Пару трусов».

Я дал ему пару трусов и с этого начался мой день.

Во время работы над Догвиллем, Ларс позволил другому режиссеру – Сэмми Саифу снимать документальный фильм о съемках фильма Ларса фон Триера. Он организовал подобие исповедален вокруг сцены и в отеле, и в любой момент ты мог зайти, нажать кнопку «запись» и выложить свои мысли. Николь Кидман зашла и пожаловалась, что Ларс был сумасшедшим. Бен Газзара попросил отпущения, поскольку поклялся 10 лет назад, что никогда не будет работать с невменяемым режиссером вновь.

Должен сказать, я был уверен, что не делала этого, но позже я обнаружил, что делала. Похоже, что это было ночью. Я был определенно пьян. Мне кажется, я сказал что –то на счет того, что хочу воткнуть костыль в глаза. К этому времени, я не мог вынести ни одно часа дольше в «Шляпе Тролля». Я чувствовал себя пойманным в ловушку, не только контрактом, но и погодой тоже. Эти 8 недель были среди самых долгих в моей жизни.

Я бы очень желала сделать с Ларсом еще один фильм. Я думаю, мы понравились друг другу, хотя честно- не знаю так ли это. Я люблю звонить ему время от времени и удивлять. Я позвонил ему, когда собирался жениться, и он сказал: «Нет! Не женись. Что ты делаешь»? Он разразился тирадой о том, какую глупость я предлагаю. И потом он сказал: «Кстати, на ком ты женишься»? И я ответил: «О, это Дженнифер Коннелли». Он сказал: «Она богата»? И я ответил: «Да, я предполагаю, что да». И он закричал: «Женись на ней Бога ради! Женись на ней!» Обычно нужно пару дней, чтобы переварить то, что он сказал, чтобы понять, о чем он говорил.

Сняв Танцующую во тьме, Ларс сказал: «В тот момент, когда всем нравится то, что ты делаешь, остается меньше причин, чтобы это делать». Я думаю, он искренне чувствует, что его карьера закончится, если он сделает фильм, который будет хорошо принят во всем мире. Я уверен, многие люди полюбят Догвилль. Он говорит от всего своего маленького черного сердца о том, что это – революционный фильм. Но Ларс ужасно противоречив: он хочет преклонения, но он так же хочет и раздражать. Скажем так, не думаю, что этот фильм станет концом его карьеры.









2. http://www.paulbettany.net/articles/press.php?p=dvbook



Что мне нравится в Поле, он не типичный актер. Это сквозит в его рассказах. Он интересуется людьми вокруг себя из смеженных профессий, хотя бы режиссером с которым работает. Это бывает среди актеров очень редко.

Блин, я такого кайфа от перевода и чтения этих 5 страниц не получала уже годы! Читаю как себя, свои годами постигнутые ощущения того, что на самом деле есть настоящее кино изнутри, как то, в чем ты как рыба в воде, что не объяснит тем, кто на суше никогда, потому что нужно сперва отрастить жабры и научиться ими дышать рядом с тобой в воде, только тогда все поймут о чем речь, поймут до конца и полностью.

Вот с кем надо работать, с такими больными на всю голову своим делом как Ларс, как Линч.

Только у них можно еще чему-то научиться. Даже сложно сказать насколько это интересно, учитывая, что в интервью из 4 рук я буквально тону, настолько слова по делу. Конечно, тут и от Пола кое - что прибавилось, но безусловно это работа с Ларсом спровоцировала такие рассуждения иначе с ним не выжить, как и не выжить наедине с собой, не разрешив все эти вопросы или не смирившись с ними. Потому что площадка по началу ломает годами под себя, а потом ты уже начинаешь переламывать ее хребет по себе, если раньше она не сломала твой.

А еще меня поражает честность Пола, много неприятного о себе и нашем мире сказал и словами и между ними. Такое не часто читаю и слышу особенно в публичных выступлениях из уст актеров. Чаще этим страдают режиссеры.



О переводе хочу сказать отдельно. Это получается уже тройной перевод. Потому что девушка на сайте Пола перевела эти отрывки из книги с датского на английский, а я, в свою очередь, с инглиша на русский. Есть некоторые места, которые я совсем не понимаю каким местом вклинилась в предложение, на мой взгляд они или о чем-то другом, или неправильно сформулированы. Подобные моменты, если они не принципиальны, просто опускала. В любом случае, качество перевода много хуже предыдущего, но смысл постаралась донести. К тому же точками в английском тексте были отмечены разрывы в повествовании. Здесь приведены разрозненные куски, принадлежащие Полу в этой книге о "Догвилле". Так что делайте скидки, когда встретите повторы.



И, в любом случае, даже в таком виде, здесь ой как есть о чем поговорить и что обсудить ))





DAGBOG FRA DOGVILLE

(Датская книга о производстве Догвилля)





читать дальше

Метод работы Ларса очень сложен. Это по-настоящему сложно, когда кто-то держит все карты, и ты спрашиваешь: «Скажите мне, что мы пытаемся сделать»? И тебя оставляют в неведении, ты не получаешь ни одного долбаного ответа. Я думаю это потому, что он пытался не думать слишком много о проекте до нашего появления, он пытался не иметь слишком много планов. Но в начале я чувствовал себя абсолютно заарканенным.

Сложно оставаться в образе, когда работаешь с Ларсом, потому что он постоянно говорит с тобой во время съемки. Он попросит вас сделать то, что вы, возможно, считаете абсолютно неверным, но вы закончите тем, что будете делать все точно так же. Я честно думаю, что Ларс (довольно странно прозвучит) не силен в самовыражении и он абсолютно неумелый с женщинами. Словно он просто не может остановить себя, чтобы не сказать неправильную вещь в неподходящее время, о чем в основном он потом жалеет. Это почти так, как будто он принужден следовать своим импульсам, потому что они все еще выражают то, что он бы хотел сказать.

Я потратил много энергии на то, чтобы разобраться с этой проблемой, на то, чтобы интерпретировать вещи, которые он говорил Николь. И на утешение его и его уязвленных чувств, когда Николь, что вполне резонно, спрашивала: «Тебе обязательно нужно говорить подобные вещи»? Это определенно не входило в мои профессиональные обязанности. Были проблемы с некоторыми сценами – в особенности с любовными сценами – это иногда заставляло меня испытывать неудобство.

Например, момент, когда я должен был поцеловать ее. В сценарии было: «Том целует Грейс». Тогда Ларс сказал: «Мы не будет делать этого сейчас». Но когда он исчезает за камерой, как только он оказывается там, он становится другим человеком. Мы играем сцену и все, что я могу слышать, это то, как он говорит с самим собой– и потом, я действительно имею в виду, что он говорит с самим собой в своем собственном мире; все остальные переставали существовать – «Поцелуй ее, поцелуй ее, поцелуй ее». Это по-настоящему заставляло меня чувствовать неудобство, только он выключал камеру и вновь становился Ларсом, я – Полом, она – Николь. Я чувствовал, что тот, кто ее целовал, был не я, но его инструмент.

Но бывали и потрясающие моменты, когда на сцене был лишь я, Ларс и Николь и все остальные уходили. Например, сцена, в которой я пытаюсь заняться любовью с Грейс, и она говори: «Нет, нет» и Том бросает ей в лицо: «Теперь ты холодна». Заучить реплики так и не решив, к чему они ведут, просто сидеть на кровати и смотреть на кого-то – по-настоящему смотреть им в глаза и они смотрят вам в глаза – и потом просто начать говорить и вся сцена вдруг сдвигается с мертвой точки… со своим собственным темпом, со своей собственной силой… Вдруг это уже не имеет никакого отношения ко мне, Николь или Ларсу.

Ларс настоящий индивидуалист. Он может создать потрясающие вещи, но всегда есть цена за работу с индивидуалистом. Потому что такие люди могут быть жестокими и слегка невменяемыми временами. В начала я просто думал, что он невероятный манипулятор и только. Это, возможно, и сейчас так, но тогда я был не способен увидеть того маленького блистательного ребенка, который был частью его. Он просто сиял!

Сегодня я лучше понимаю, насколько он уязвим и как эта уязвимость иного заставляла его набрасываться на нас. Он чувствует реальную физическую боль, когда стыдится. Он становится этим самым маленьким мальчиком. И как бы странно и противоречиво это не звучало, его честность – это то, за что я его полюбил. Я думаю, он жесток, но его жестокость в отношении самого себя не идет ни в какое сравнение с тем, как жестоко он вел себя со мной или с кем-либо еще. Таким образом, мне нравится в нем именно то, что причиняло мне наибольшее количество проблем, но именно это же самое в нашей работе приносит самые лучшие результаты.

Он похож на картину, которая, если долго на нее смотреть, превращается в другую картину, и после этого вы можете видеть все время уже только это спрятанное полотно. Его доброта именно такова. Она не похожа на доброту, ее очень сложно найти и понять, но, раз ее испытав, вы видите ее все время.

Я видел фильмы Ларса Рассекая волны и Идиоты, но я не знал его. В конце лета 2001 я впервые встретил Ларса в Вибейк Хаусе и очень- очень сильно набрался. Он говорил с большим энтузиазмом о проекте, который он делал и что он значил для него. Я попытался вывести его на разговор о смысле сценария, но он не особенно был открыт к такому разговору.

Я сказал ему: «Я думаю, это довольно мрачно, если ты видишь это как некое размышление о людях». Он ответил: «Да». Тогда я продолжил: «Ты решил, что история будет происходить в Америке, а ты датчанин, поэтому, наверное, это что-то должно означать, так»? И опять он ответил: «Да».

Потом я пошел домой. Совершенно одурманенный валиумом, потому как у меня боязнь перелетов и Ларс дал мне валиум. Я повторял ему: «Нет, он вводит меня в депрессию». Но он настаивал: «Прими! Прими! И полет пройдет отлично!» И полет действительно прошел отлично, но я был в подавленном состоянии последующие 4 дня.

Для меня Ларс завораживающий и интересный, чтобы не сказать больше. У меня был выбор между этой захватывающей работой (Догвиллем) и другой весьма скучной работой, поэтому я выбрал Догвилль.

Я не имел ни малейшего представления как это будет. Я прочел сценарий и мне это совершенно ничего не объяснило. Обычно, когда я читаю сценарий, я читаю его в общем, с полной отдачей – без конкретного интереса к персонажу, которого мне предложили воплотить. Я читаю его объективно. Но этот поразил меня. Поэтому я прочел его еще раз и, на этот раз, я изучил характер Том очень аккуратно, и ничто в нем меня не тронуло, ни на секунду. Подобная реакция обычно результируется в ответе: «Нет, спасибо». Но потом я позвонил Стеллану Скарсгарду, которого уже знал, и спросил его: «Стеллан, о чем вообще все это»? Стеллан сказал: «Я не знаю и тебе тоже не нужно знать». Я спросил: «Почему»? и он ответил: «Потому что это будет потрясающий опыт. Он научит тебя, как перестать играть».

Вот поэтому я взялся за эту работу! И это было правильным решением. Это был великолепный опыт. Временами неприятный, на ранних стадиях Ларс мне не нравился совсем. У нас было разногласие. Да, на самом деле, даже не одно. Они возникали из-за неподдельного ощущения неудовлетворенности. Однажды, во время спора он сказал мне: «Я не люблю, когда со мной обращаются без должного уважения на глазах у других». Я ответил: «Подумай еще раз, Ларс, я не делаю этого. Мне это тоже не нравится». Он сказал: «Да, но ты должен понять, что другие на площадке видят во мне отца, главу». Я сказал: «Нет, нет, Ларс. Это совершенно точно не то, как они тебя видят». Лично у меня плохо обстоит дело с общением с главами. На самом деле, у меня в целом все не очень хорошо с авторитетами. Когда кто-то со мной говорит в авторитарной манере, меня это бесит, особенно в таком процессе, который предположительно должен быть обоюдным сотрудничеством. Но я вижу это так: у Ларса что-то типа заболевания, которое заставляет его говорить так: «Твою мать, дерьмо, дерьмо, дерьмо», ругаться и быть грубым и это все становится на пути того, чем он занимается. Для себя самого он худший из врагов; он груб и провокационен, когда в этом на самом деле нет никакой необходимости.

Я спросил у него: «Ты предполагаешь, что чувства или мысли только тогда истинны, когда они высказаны кому-то очень громко? Ты не думаешь, что тайные мысли, который ты хранишь про себя, тоже истинны»? Он ответил: «О, да, да, да…»

Иногда мне в голову приходит мысль и, если я не спрячу ее и обдумаю в деталях, она уже не совсем истинна для меня. Если я только произнесу ее, это может показаться честным, но это не будет обязательно означать что то, что я произнес – правда.

...

Я до сих пор не имею четкого понимания того, кто такой Том. Да, Том – это Ларс! Я думаю оба – Грейс и Том – две половинки Ларса. Но для меня, любовь между Грейс и Томом очень интересна. Я много думал об этом, точно так же много я думал о подобных вещах в собственной жизни.

Помню, когда я был молод и сильно влюблен в девушку – поэтессу, мы сидели в открытом пабе в восточном Лондоне. Она пошла купить пиво и когда вернулась, я знал, что не буду большей с ней встречаться. Я чувствовал себя так странно и был так расстроен, из-за того, что она не изменилась. Мне пришлось принять то, что это я был тем единственным, кто изменился.

Я думаю, для Тома все начало меняться в тот момент, когда Грейс обвинила его за мысли о том, чтобы принудить ее, о насилии над ней. Он не может принять это, потому что у него есть этот самый приукрашенный образ самого себя - героя, который спасет мир своим пером.

Честно, мне не особенно нравится Том. Иногда я думаю, что он большой идиот, в другой раз – что он милый и наивный. Но есть совершенно определенные точки, которые я признаю (ценю) в нем: это непреодолимое желание делать правильные вещи или, по крайней мере, чтобы его воспринимали как человека, который делает правильные вещи. Я пытаюсь встречать жизнь теплом и добротой, но на самом деле я кошмарно плох в этом. Это означает, что я испытал такого рода поражение, но поэтому мне желание Тома быть хорошим человека вполне симпатично.

Я начал создавать Тома у себя в голове. В первой сцене я взял записную книжку и положил в свой карман, и когда бы я не надел этот плащ, у меня всегда был этот блокнот в кармане, в каждой сцене. На протяжении всего фильма вы никогда так и не увидите меня, записывающим в него что-то, потому что Том никогда ничего не написал. Ни единого слова. Он просто-напросто слишком обиться.

Они думали, что мне нужно носить очки, но, в конце концов, я отказался, подумав, что это уже будет перебор по костюму. Что бы мне действительно могло понравиться в Томе, так это его фантазии относительно того, чтобы выглядеть как писатель, парень, который сам стрижет свои волосы и не сильно интересуется своим внешним видом. Так я выбрал, что бы подтяжки свисали, даже не смотря на то, что Манон (Расмуссен – художник по костюму) была сильно против этого. В начале, подтяжки были надеты на плечи, как мне и полагалось, но они заставляли мои штаны съезжать на мои яйца, поэтому я спустил подтяжки болтаться. Это был первый день и мы, конечно, точно могли достать другие подтяжки, но я был напряжен и испуган всем происходящим, поэтому я просто сказал: «Черт с ними!» и оставил их болтаться. Все время случались вот такие маленькие дурацкие происшествия… эти идиотские исследования.

...

На другой день я обо всем этом говорил с Николь. Я действительно хотел бы переснять первые две недели, потому что сейчас, когда все почти завершено, у меня было намного лучшее понимание процесса. В начала я этого не понимал. Все мои чувства были смешаны и сцена по-настоящему ощущалась как место нетворческое и подавляющее, наподобие комнаты. Было ощущение обыкновенной коробки. В начале я все время чувствовал, что прохаживаюсь по театральной сцене. Адреналин бурлили, но не было публики, не было ответной реакции. Потому что не было театра, это было кино.

Это сводило с ума, мне было тяжело привыкнуть к такому. Но все это устройство (порядок вещей, организация)- странное и довольно замысловатое. Если вы дадите Николь ошейник и заставите ее идти вдоль по улице в нормальном кинофильме с цепью и всем прочим, никто не поверит в это. Но здесь вы, так или иначе, в это верите.

И всегда был Ларс, который говорил: «Импровизируй!» Я находил это до истерики смешным, если подумать, о том, что мы имеем австралийку и англичанина, которые по идее должны говорить с американским акцентом, в то время как Ларс требует 45-минутной импровизации. С другим акцентом! Монологи! Он пришел ко мне в дом и сказал: «Можешь сымпровизировать трехминутную речь о чувстве обладания (собственности)»? У него была включена камера и я сказал: «О чем»? Он ответил: «Просто для того, чтобы начать сцену…» Я сказал: «Ок!» и тогда он добавил: «…с американским акцентом».

Конечно, вы можете выучить свои реплики с другим акцентом, но если вы собираетесь импровизировать, это просто невозможно контролировать, это очень сложно делать. Когда вы импровизируете, ваш мозг работает на пределе, и если вам к тому же надо еще думать о совершенно определенном способе произнесения отдельных слов, вы рискует окончательно потерять концентрацию...

Помимо этого, реплики в сценарии фактически невозможно было произносить. Боюсь, я справился с этим очень плохо, но я был напуган. Когда я прибыл (в Шляпу Тролля ) я сел вместе с Ларсом и сказал: «Я не знаю, что сказать. Кто переводил этот сценарий для тебя? В синтаксисе черт ногу сломит».

Иногда Том пять раз повторял одно и тоже и я все это сам выбрасывал из сценария. Текст был кровавым месивом, были сцены, которые по-настоящему было тяжко играть. Ларсу было наплевать, потому что он в последствии все это вырежет. У него был четырехчасовой фильм, который он урежет до… до той длительности, какой он будет. Но как актер ты хочешь понять тот мыслительный процесс, стоящий за словами, и, сделав это, ты можешь увидеть, написаны ли реплики хорошо и ясно, потому что, если это так, ты запоминаешь их сразу же.

Здесь я часто думаю: Чего он этим хочет добиться? Некоторые части сценария напоминали радиопостановку, где вы не видите лиц. И это говорит человек, который любит слова. Некоторые с подозрением относятся к словам. Я же люблю слова.

Слова делает прекрасным то, что они всегда – компромисс. Шекспир сел и написал: «Быть или не быть? Вот в чем вопрос». Это, очевидно, не было в точности тем, что он подразумевал, но было ближе всего к этому из того, что он мог написать, используя язык, который у него был; и поэтому же Шекспир изобретал новые слова. Я думаю, что красота в словах на самом деле зависит от их неполноценности. Чувствуя неудовлетворенность такими словами как огонь, опасность, лес, теплота и пещера… мы изобретаем слова, которые могут описать, что мы чувствуем, что мы думаем. Язык - величайшее достижение человечества и он всегда недостаточно точен. В этом есть красота.

В сценарии Ларса, когда Том пытается что-то сказать, я часто думаю: ради Бога, есть более простые способы произнести то, что от меня хочет услышать автор. Я могу сказать это быстрее и острее. Это был такой гребанный беспредел, я хотел только одного - сокращать, сокращать, сокращать. Было так много вещей, по-настоящему сложных вещей и я не знал, насколько они важны, но я обнаружил, что возможно будет сложно сориентироваться в них.

...

Ларс никогда не был полностью доволен, но, будем надеяться, он найдет несколько кусочков правды в его бесконечным записях. Ни одна из них не удовлетворительна, и для актера она и не может быть таковой, потом что ты не можешь предоставить непрерывное действие (представление). Ты только можешь выдавать кусочки и части… Это дает свободу до определенного предела, но отнимает интеллектуальное удовольствие. В вас больше от инструмента, чем вам бы хотелось, инструмент в руках другого человека и его видения.

И все же, я многому научился у Ларса. Он (я не знаю результата) заставлял меня делать вещи, которые я никогда бы не был в состоянии осуществить в одиночку. При помощи того, что заставлял меня отдаваться этому целиком.

Я говорил об этом со Стелланом. Когда ты работаешь с плохим режиссером, ты должен знать, что хотя бы имеешь некоторый контроль над происходящим. В реальности, конечно, у тебя нет никакого контроля, потому что кто-то другой монтирует фильм. Но ты действительно можешь контролировать возможность лимитировать выбор, который ты предоставляешь режиссеру, потому что ты не уверен как в его вкусе, так и в его мотивах (идеях).

Этого ты не можешь сделать, когда работаешь с Ларсом. Многие вещи ты не можешь делать. Ты не в состоянии создать что-то очевидное, потому что это невозможно (и я хочу указать на это всем) когда ты должен в течение 45 минут оставаться в себе. На самом деле ты забываешь себя! Он говорит об этом так, как если бы мы собирались снимать диких животных. Он может видеть, когда все становится настоящим. Нет в этом ничего загадочного, это очень логично. Вы позволяете объективу камеры пялиться на кого-то в течение определенного времени и когда это наскучивает и утомляет быть на стороже, он получает свой шанс. Вот поэтому очевидно, что как актер ты не имеешь никакого контроля, когда ты работаешь с Ларсом.

Он говорит: «Сделай это, нет, сделай то. Попробуй это или то». Просто нет времени, чтобы об этом подумать. Ты просто это делаешь. Вы заканчиваете тем, что делает вещи, которые почти обязательно кажутся вам неверными, и это возможно полное дерьмо, это может быть совершенным получасовым нонсенсом, но потом… появляются 10 секунд с чем-то, что он может использовать.

...

Но я вернусь, если он этого захочет – и если другой актер позвонит мне, чтобы спросить, нужно ли ему согласиться работать с Ларсом фон Триером, я сделаю в точности то, что сделал Стеллан –совру. Стеллан сказал: «Причина, по которой ты сделаешь это, заключена в том, что когда дело доходит до работы с актерами он - гений». Позже я подошел к Стеллану и сказал: «Стеллан, он очень плох, когда дело доходит до меня». Стеллан сказал: «Я знаю. Он совершенно некомпетентный в работе с актерами». Я сказал: «Но, Стеллан, ты сказал мне, что он блестящ в этом». И Стеллан сказал: «Я знаю. Я соврал, чтобы заполучить тебя сюда». Я черт подери счастлив, что он так сделал, потому что Ларс на самом деле гений, когда речь заходит о работе с актерами. Я скажу любую ложь, которая потребуется, чтобы мои друзья поработали с Ларсом, потому что думаю, что вы так многому учитесь в процессе. Я научился доверять.

Если ты работаешь с большой звездой в голливудском фильме, она получает 30 дублей, а ты 2. Тебя устраивает делать то, для чего тебя наняли, самым быстрым и ненапряжным способом, потому что у тебя есть шанс повысить свои акции, но почти всегда ты не получаешь того, на что надеялся.

Здесь я надеялся научиться тому, как перестать играть. Прошло 6 лет с тех пор, как я окончил актерскую школу, и ты очень быстро учишься тому, как выживать во время жестких киносъемок. Но не имеет значения, что я сказал о том, что говорит и делает Ларс, на самом деле нет ничего жестокого в нем. Жестоко - это когда кто-то нечестен и просит вывернуться наизнанку ради унылого, посредственного сценария…

Я, естественно, не видел еще ни одной записи, потому что я все время играл. Но я постоянно думал, как все это закончится и какова главная мысль. То, в чем я принял участие - всего лишь причуда (прихоть) или что-то несколько иное, потому что было интересно…

Когда я сам посещаю театр или кино, это потому, что я хочу быть интеллектуально или эмоционально стимулирован. Конечно, я делаю это и для того, чтобы увидеть красивых и очаровательных людей – таких как Фрэд Астер например. Он держит свою трость и шляпу и совершает совершенно невозможные вещи.

Я не совсем уверен в том, о чем «Догвилль». Очевидно, что фильм имеет какое-то отношение к теме мести и высмеиванию американского лицемерия. Но мне кажется (особенно теперь, когда сформировалась атмосфера мести, как в вестернах, рискующая выйти из под контроля и окончиться насилием) что после падения коммунизма, нет больше никакой оппозиции капитализму, кроме Ислама – нового козла отпущения.

Годами, когда я жаловался на капитализм, люди всегда говорили мне: «Хорошо, ты бы предпочел коммунизм»? Никто теперь не может так сказать и, как я это вижу, это мораль всей истории: «Бросайтесь на других, пока они не накинулись на вас!» Это не очень позитивный взгляд на мир.

...

Быть актером или работать на площадке означает жизнь на колесах. Легко стать одиноким. Это мир людей с желаниями, которые невозможно удовлетворить, и это относится и ко мне. Но я думаю, это сильно угнетает, когда я должен признаться самому себе, что эти желания и признание заставляют нас двигаться дальше.

Я хотел завести детей 15 лет, с тех пор, как был очень молод, но люди всегда говорили мне: «Да, но у тебя все так хорошо складывается». И я думал: «Когда? Черт возьми, когда»? В прошлом году я купил дом, потому что мне нужно было свое собственное место, место, где бы я мог жить, но я едва ли там бывал. Стабильность – это то, чего мне действительно не хватает в жизни. Если бы я собирался сделать себя счастливым, я бы хотел усесться и наблюдать, как растут ногти у меня на ногах, жить в собственном доме, красить его и создать небольшую семью.

Но, в тоже время, есть это почти необоримое желание совершить другие вещи. То самое желание, совершить другие вещи, которое, в то же время, гарантирует, что я никогда не достигну стабильности. Очень интересно критически рассматривать цену, которую она имеет. Одному Богу известно, позволю ли я себе когда-нибудь иметь ее.

Обыкновенно я больше не живу в отелях во время работы, потому что отели сводят меня с ума. Здесь немного по-другому из –за обстоятельств, но все же… Я живу в комнате, в которой по ночам я могу быть в 6 метрах от комнаты Ларса и в начале это сводило меня с ума. Утрами и после репетиций, было почти так, как будто он был со мной в моей комнате. И я должен был спать там же, где репетировал свои реплики. Не было иного места, куда бы я мог пойти. Я не мог уйти и я не знал, что было такого, от чего я хочу уйти. У меня не было ни единой идеи относительно того, что Ларс хотел, чтобы я сделал, и не было похоже, что он собирался мне что-то говорить.

Я просыпался в номере отеля утром и говорил: «Черт», потому что надирался с другими и говорил им вещи, которые не должен был им говорить. Вы продаете небольшие частички себя этим людям, к которым вы испытываете странную близость на очень короткий период времени. Поэтому я лучше предпочту одиночество. Ничего с этим нельзя сделать. Ты один. На 3, 4, 5 месяцев ты в дали от дома и своих друзей, в той или иной стране мира, и вокруг много новых людей, поэтому ты заканчиваешь тем, что напиваешься с ними…

Моя девушка приезжала навестить меня и однажды Ларс спросил меня: «Где твоя девушка»? Я ответил: «Она уезжает домой сегодня». Он сказал: «Хорошо». Я спросил: «Что ты хочешь сказать»? И он объяснил: «Хорошо, ты должен быть один. Моей жены здесь нет тоже, не так ли»? Я ответил: «Я, мать твою, счастлив, что ты можешь делать свою работу. Но, возможно, я работаю иначе. Позволь мне делать то, что я хочу делать. Это не твое дело, здесь ли моя подружка или нет».

Но обстановка стала совершенно невозможной, когда ты столько времени проводишь вдали от дома, и ты молод. И если ты не вовлечен напрямую в процесс, очень сложно пережить съемки. Но теперь я работал по 13 часов в день, 5 дней в неделю в течении 8 недель, окруженный множеством умных людей и это тебя постоянно стимулирует.

Я по-настоящему был тронут в течение этих 8 недель. Возьмите, например, мои глубокие отношения со Стелланом. Если кто-то причинит ему любой вред, я прибью его и сяду в тюрьму, улыбаясь. Я люблю его. И так же бывали момент на съемках, когда я побеждал свой страх, и это давала возможность почувствовать себя хорошо.

Представьте себе этого молодого, наивного актера, который тут в течение 5 минут. И вот здесь я, стаю и произношу слова перед Лорен Бэкол, Беном Газзара, Кэтрин Картлидж, Блэр Брайн, Стелланом Скарсгардом…Николь, Ларс…Я не знаю, чего смог достичь во время этих съемок, но именно в этот самый момент я начал контролировать свои возможности сделать что-то настолько элементарное, как то просто произносить слова… Был только я, Ларс и Николь, чертово фантастическое ощущение.

Итак.. да, я испытывал неудобство, я был неуверен в том, что я должен был делать, и в начале съемок я был совершенно потерян. Но теперь, когда я провел 8 недель здесь, я знаю, что Ларс – гений. Он очень одаренный человек.

Моя цель во всем этом, как я и сказал, было научиться тому, как перестать играть. Я чувствую, что пока я продержался и что однажды я смогу так же играть, как Стеллан в The Simple-Minded Murder.

Вот что значит быть актером без актерства. (без игры)